Вблизи Илирии таился иной запах, но он скорее был навеян нечаянными воспоминаниями, от которых алому дракону хотелось скрыться во мраке своего непроглядного будущего. Балоран жадно вдохнул остывающий воздух, - особенно холодный стелился по земле - пытаясь распробовать его на вкус. Казалось, что все как и прежде: свежая хвоя, сырость мха, крепкий аромат влажной почвы, дурманящий шлейф дичи, нагревшаяся за день древесина... а также старая злоба и жажда справедливости; последние два источал сам дракон.
Странно, но дракон стремился к справедливости, а не мести. Ему никогда не было дела до чужих чувств, а потому причинив кому-то боль, он едва ли почувствует отраду и удовлетворение на сердце. Все время своего обучения он испытывал глубокую неприязнь к Ордену, обусловленную тем, кто никто не оставил выбора ни мальчишке, который был загнан в угол собственной злобы и только и мечтал сбежать, ни дракону, которого еще нарожденным отдали в руки Ордена Всадников. Все было решено за них: кто-то не смог устоять перед соблазном лучшей жизни, а кто-то стал жертвой древнего договора. Так Орден посадил на цепь алых Всадника и дракона. Еще одних цепных псов, как они полагали. Но, когда правда грозила вырваться из оков лицемерной лжи, алые оступились и их, ловя столь удачный момент, окрестили предателями.
Дракон бесстрастным взглядом взирал в глубину языков пламени, которые порой отрывались, растворяясь в тишине темноты. Краем хищных глаз Балоран видел мощный силуэт Всадника, который в задумчивости достал бурдюк с вином. Алый знал куда смотрит Морзан: где-то там во всполохах угасающего солнца лживым благородством сверкают шпили Илирии. Ненависть волной прокатилась под стройными чешуйками рубинового дракона. Ничто не могло смягчить его сердце. Орден сделал их такими. И все же было кое-что за что Балоран был благодарен Всадникам. Если бы не они - Бал никогда бы не связал свою судьбу с Морзаном. Вся эта боль, страдания и злость, что он пережил родились только из-за этого древнего договора, но Балоран все равно не жалел об этом. Он уже не представлял себя иным. Да и не желал этого. Хотя, будь он диким драконом, то изумился бы такой страшной альтернативе собственной жизни. Но связь между Всадником намертво связывает души, Бал не в силах противится своей неистовой преданности. Он любит Морзана и готов сложить голову за него.
Небо стремительно синело. Сочные краски позднего вечера вселяли в память Балорана изящный образ Сапфиры. Ей всегда удавалось найти в ненависти Алого лазейку, указав на крохотный плюс, заставляя сконфуженно вновь перебирать свою сломанную цепь злости. Она всегда ломала звенья гнева, находя в своей точеной голове убедительную фразу, давя на любовь в сердце, на ту единственную, что была живее, чем сам дракон: на любовь к Всаднику. И пусть Балоран не понимал чужих чувств, свои он знал. А потому смог понять любовь Сапфиры к Брому. Это изменило его в лучшую сторону. Правда сейчас от этих метаморфоз мало что осталось. Все труды сапфировой драконессы помочь Балорану найти выход из непроглядной тьмы - которую он сам напустил в свое сердце - трещали по швам. Он вновь был полон злой жажды, и она сочилась сквозь его алую чешую.
- Они отравлены воспоминаниями, - ровно ответил дракон, а после добавил, - и теперь я сильнее жажду сжечь Илирию дотла...
Неожиданно дракон замолчал, невольно вслушиваясь в тишину леса: последние аккорды пели птицы, жужжали насекомые, шумела листва... Все было прежним, но параноидальная подозрительность впиталась в сознание Алого.
- Если Орден убьет нас - что они сделают: сотрут наши имена из летописи или навечно окрестят предателями, чтобы учить на наших ошибках новое поколение? - Бал давно об этом думал. Ни один, ни другой исход событий его не устраивал. Но какова ирония. Ха! Он всегда знал, что ненависть Ордена лежит глубоко в прогнившем чреве, а их напускная забота всего лишь предлог, чтобы подольше удержать смутьянов в своей власти. Чтож, они с треском провалились, ведь Бал всегда знал, что кроется за их вежливыми улыбками. Жаль, Сапфира так и не поняла.
- Я хочу сорвать их лживую маску, хочу, чтобы Орден был уничтожен, ведь чтобы создать новое, нужно разрушить старое. Сейчас наше восстание для них, как кусок гнилого мяса в муравейнике, - презрительно пророкотал Балоран. - И все же, сильнее всего я хочу уйти туда, где никто и никогда нас не побеспокоит, туда, где нас не знают и не узнают, - но Балоран знал, что Морзан не успокоится, пока не отомстит. - Пообещай мне: когда мы смешаем с пеплом память о существовании Ордена, мы оставим эти земли.
Алый дракон никогда не искал славы или власти. Его, как и прежде, заботила лишь одна душа во вселенной. И ничто более.

Голова Балорана медленно повернулась к Морзану, взрывая подбородком лесную почву. Мысли Алого всадника увлекли дракона. Он видел в мыслях Морзана стройную, здравую логику: их бравому квартету не удастся мгновенной силой прихлопнуть Орден. Но, если Алый Всадник искал выход, то Балоран - нет. Дракону все еще мерещилось, словно все эти затеи очередная ошибка Морзана, а когда он осознает страшную абсурдность недосягаемости его мыслей - успокоится. Тогда-то появятся светлые спасительные идеи Балорана, которые гласят об отступлении, которое не предполагает ни мести, ни грандиозного возвращения.
Балоран, чей разум пропитался скептицизмом и зрелой подозрительность совершенно не представлял сражения со старшими Всадниками из совета. Одни Умарох и Глаэдр чего стоят. Два мощных ужаснейших зверя, которым минуло несколько сотен лет. Балоран в их глазах детеныш-переросток, а ведь в Ордене десятки Всадников и их преданных делу драконов. Неужели от него, Бала, ожидают того, что он жертвенным агнецем кинется на растерзания собратьев? Шрюкн ему точно не соратник и даже не помощник. Балоран никогда не представлял себя в роли наставника, да он и сам много не знал. Он, порой, задумывался, как поступил бы Глаэдр в той или иной ситуации, но из-за своего нежелания принимать чужие чувства так и не смог выработать тактику. Алый дракон взрывался, когда блеющий Шрюкн чего-то не понимал, в итоге все их занятия сводились к едва ли не побоям. Балорану легче было показать, чем рассказать, учитывая, что черный олух совсем ничего не понимал на словах. Иногда Алому казалось, что вместе с истинным Всадником погиб и разум Шрюкна. Прискорбно.
А что касается армии, о которой задумался Морзан, так на их счет Балоран был и вовсе настроен весьма сомнительно. Разве можно довериться им? Если они предадут Орден - что помешает им предать еще раз, но уже Морзана? Нет. Балоран не позволит крысам пробраться на их судно. Но также дракон понимал, что неизбежно прибавление. Оставалось лишь одно: он сделает так, что Всадники-предатели даже боялись помыслить о побеге. А если и найдется смельчак, он лично заставит человека - или эльфа, что столь неважно - наблюдать смерть своего дракона, жестокую и долгую. А после он убьет Всадника. Или нет. Существовать без дракона куда тяжелее, чем умереть.
- Ты хочешь довериться предателям? - ухмыльнулся Балоран, безжалостно уставившись огромными желтыми глазами на Всадника, - это все равно что дать им нож и повернуться спиной - недальновидно.
Говоря столь провокационные слова, дракон хотел услышать что-то вроде "не доверять, а использовать". Впрочем, Бал и так знал планы Морзана, но ожидал подтверждения собственным мыслями. Использовать ведь тоже нужно уметь. Хотя, если вспомнить Брома, то у Алого Всадника никогда с этим проблем не возникало. В этот раз придется разве что немного включить харизму и убеждение.
И вновь то ли гордость, то ли самоуверенность Морзана откликнулась и в его мыслях. Он даже не предполагал, что возможен такой исход, как проигрыш. Или не хотел об этом думать. Пусть Балоран и испытывал неприязнь к Гальбаториксу, но ему неожиданно захотелось выслушать его мысли по этому поводу. Всегда есть шанс потерпеть фиаско. Глупо отрицать это.
Многое успели измениться за это время, но только одно в драконе оставалось неизменным - злость. Он и сейчас был зол. Раньше его ненависть питалась мыслями об Ордене, теперь же она подкрепилась ущербным Шрюкном, которого спихнули на обучение Балорану и Гальбаториксом, который уж слишком стремительно изменял жизнь Алых.
- Надеюсь, что ты пророк и увидел нашу победу в языках пламени, - угрюмо проворчал Балоран, выдыхая лепестки огня в костерок. - У людей может и короткая память, но у эльфов - нет.
Земли Илирии будили в Балоране сдержанную ненависть, которую он терпеливо вынашивал. Настроение в этих землях всегда балансировало над пропастью, а потому скептицизм лился из дракона водопадом.
Когда Алый Всадник пообещал Балу после окончания еще не рожденной войны отправиться в странствия, а не в бега, дракон почувствовал, как в холодной равнодушной груди затеплился свет, медленно, но верно рождая хрупкий мир. Сомнения сгорели в разгорающемся пламени, сменившись слепой верой. Ничто не было правдой кроме слов Морзана. Балоран бесспорно и навечно был в плену своей же преданности. И ради их вечного одиночества в неизведанных землях, алый дракон готов был забыть о том, что его шансы против Глаэдра прискорбно близятся к нулю. Он хоть сейчас готов был схлестнуться с золотым наставником в яростной битве, не жалея ни о единой капли крови, пролитой на землях Илирии. Одно лишь слово Морзана способно было разжечь во мрачных льдах души Балорана жаркое пламя, которое алый дракон извергнет на своих врагов.
- Я верю.

Зеница в глубине тускнеющего янтаря невольно сузилась, когда языки пламени отразились в недрах драконьего ока. Балоран выжидающим взором пристально всматривался в угли - бьющееся сердце огня. Алый ничего не искал на дне живого костра, но ему до боли были знакомы эти яркие всполохи: они все время рвутся вон из его груди. А этот огонь такой смирный, прирученный; он и волен выйти за границ позволенного, но словно знают: его остановят. Таким же себя чувствовал Балоран. Он много чего хотел сделать, но все его мысли были несносны, неправильны и безрассудны. Рацио запрещало, как казалось на первый взгляд, по-настоящему же один плен сменился другим. Гальбаторикс лишь тем лучше, что поет о том, что хотят слышать Алые. Бал понимал это, но не хотел признавать. Если поверить в свои догадки - станет только больнее, а за болью следует злость. Слепая, обжигающая ярость. Тогда он уже не остановиться.
- Я не изгой. Я освободился от Ордена. Почти. - хмуро выдавил дракон, отведя взгляд куда-то в темноту леса. Он был свободен только телом, но разум его все еще терзался. И проблема была даже не в том, что, если их поймают - покарают, а в том, что он все еще помнил Сапфиру. Как странно. Он одновременно гневался на нее и жалел о том, что не может снова дать ей шанс понять его тьму. И все-таки... Синяя драконесса - лучшее, что было в Ордене Всадников для Алого. Мысли о наставниках тоже отзывались незыблемым теплом в груди дракона, но все же иначе. Балоран всегда боялся и уважал мощь Глаэдра, потому что был маленьким птенцом. Теперь Алый вырос, он огромен и страшен, пожалуй, страшнее золотого дракона: ведь второй ценит жизнь, а Бал - нет. Что же Оромис, так и к нему дракон испытывал невольное уважение, несмотря на то, что двуногие создание никогда не вызывали в нем даже толику интереса, они все равно, что насекомые. Но с этим эльфом все иначе. Ведь Оромиса всегда уважал и любил Морзан, а в прошлом даже притворялся тем, кем ни является ради того, чтобы найти похвалу и уважение во взгляде наставника. За это уже можно было восхищаться Оромисом. Но Балоран злился, вспоминая, как учителя пытались слепить из них свои ожидания. Нет, Алые не станут послушными, не станут достойными Ордена. Все это мысли других. А они, Морзан и Балоран, избрали другой путь. Верный или нет - покажет время.
- Как ты думаешь, они все еще верят в нас? - задумчиво спросил Балоран, все еще смотря в дрожащую темноту заката. Дракон не упомянул имен, но и без того было ясно, что он говорит об учителях. Алый и сам не знал почему затронул эту тему, ведь он никогда, как ему казалось, не был привязан к наставникам.
- Согласен, - лаконично отозвался дракон, наконец-то скосив взгляд на Всадника. С этим не поспоришь. И впервые за вечер Балоран наконец-то был полностью солидарен с Морзаном. В какой бы непроглядной тьме они не оказались, но судьба всегда под их властью. А если постараться, то и не только их судьба.
Алый дракон проследил за тем, как Всадник ставит нагреваться котелок, а после садиться на прежнее место. Когда Морзан задал вопрос - Бал не спешил отвечать. Он не знал, что их ждет. Не хотел даже думать об этом, чтобы не разочароваться. Ведь, если ничего не ждешь - никогда не огорчишься увиденным. Такой пессимизм невольно удушал яростное пламя когда-то до безобразия несносного дракона. Это не нравилось Балорану.
- Нас ждут те, кто никогда не посмотрят на нас так, как теперь смотрит весь Орден; те, кто не станет нас подтачивать под свои идеалы; и те, кто никогда не узнают о том, кто мы, - неожиданно умиротворенно протянул Балоран, спокойно взглянув на Морзана. - Это чистый лист.

Осенние вечера были безжалостно холодны к путникам. Заморозкам все равно, кто встретиться им на пути, и кто готов встретиться с холодом лицом к лицу. В лесу, среди стройных деревьев, ветер практически не пробирался под одежду, однако все равно заставлял зябко ежится и кутаться в не греющие тряпки, кажущимися совершенно бесполезными.
Катьяр выдохнула, и горячее облачко сразу же взмыло вверх, говоря о том, что холодает. Солнце уже садилось, окрашивая листья багрянцем; наутро трава, верно, покроется инеем, но пока лишь травинки клонились к земле под тяжестью выпавшей росы. Хорошо, что на ней была утепленная обувь, иначе бы ноги сразу окоченели.
До чуткого носа донёсся слабы запах костра; прислушавшись, Катьяр уловила тихий треск сжираемых пламенем поленьев. Наверняка, где-то впереди расположились и разбили лагерь такие же путники как и она. Смогу ли они отказать в ночлеге такой же потерянной в лесах душе? Она, по крайней мере, не сумела бы.
Крадущимися движениями женщина стала подбираться к костру; шаг ее был мягок, не слышен, она была осторожна, как кошка, крадущаяся к мышке.
Осторожно выглянув из-за дерева, Катьяр навострила слух и зрения. У костра было двое: человек и дракон.
Стоило испробовать их гостеприимство.
—  Ун дю эваринья оно варда! — негромко поприветствовала она Алого Всадника, склонив голову в уважительном жесте. — Разрешите присесть у костра заблудшему путнику? Я отстала от своих спутников, хотелось попросить защиты у вашего огня: ночи нынче холодны.